Синдром постоянного нахождения онлайн

The Village поговорил с социологом Андреем Возьяновым о том, как обрастание гаджетами повлияло на нашу жизнь: стали ли мы меньше читать, общаться с живыми людьми и иначе относиться к автомобилям

Группа социологов с марта исследует дигитализацию российских городов: то, как «обрастание» всевозможными гаджетами — от электронной читалки до айфона — меняет повседневность горожанина. Работу заказала Российская академия народного хозяйства и государственной службы, и пока данные собирают только в больших городах — Москве, Петербурге и Казани. Дальше подключат и мелкие населённые пункты, а в 2015-м выпустят книгу, которой уже заинтересовалось «Новое литературное обозрение».

The Village поговорил с одним из исследователей, Андреем Возьяновым, про то, почему пассажирам на самом деле нравится, когда подглядывают в их планшет, как получилось, что москвичи и петербуржцы по-разному используют время в метро, и отчего многие горожане чувствуют себя виноватыми, когда не отвечают на рабочий звонок в нерабочее время.

— Расскажи, в чём суть исследования.

— Сейчас городские исследователи наповал пишут, что город меняется из-за прихода цифры, портативных гаджетов: от специалиста по социально-экономической географии Найджела Трифта до теоретиков медиа типа Льва Мановича. Британский социолог Джон Урри утверждает, что невозможно описывать статичную реальность: всё движется. Проект про медиа в городе цифровой эпохи напрашивался, и нас раззадорило вот что: из истории медиа мы знаем, что новые технологии не замещают старые полностью, а, как правило, начинают с ними сосуществовать. Когда появлялось телевидение, все предвещали закат радио и газет, но этого не случилось. Вместо замещения произошли усложнение, диверсификация, всё стало более разнообразным и непредсказуемым. Нас интересовали схожие эффекты, связанные с тем, что у горожан в карманах появляются плееры, смартфоны, планшеты, Wi-Fi, 3G и так далее. Используем ли мы по полной эти возможности? Каковы побочные эффекты технологий? Кроме того, интересовало, в какой ситуации оказываются те, кто на обочине прогресса — добровольно или не очень лишён этих технологий: не имеет мобильного с доступом в интернет, делает записи не в планшет, а в блокнот и так далее.

— Кстати, на дружественном ресурсе Look At Me недавно вышел прекрасный текст про людей, которые никогда не были в интернете: у них, как выяснилось, довольно специфические представления о том, зачем в принципе нужна сеть.

— Да, и такие вещи интересовали. Я всегда занимался общественным транспортом, пассажирскими практиками. Мой предыдущий проект был про людей пожилого возраста, после 60. Вопрос про медиа не стоял, но он всплыл сам собой, когда выяснилось, что из-за отсутствия мобильных телефонов, планшетов, наушников, портативных игровых приставок пожилые люди замечают в транспорте то, чего не замечают остальные. Например, они замечают, что кто-нибудь сидит и не уступает место, видя в этом намеренный поступок, притом что пассажир, возможно, просто использовал практику отвлечения от пространства транспорта, чтобы отдохнуть. Кроме того, мы проводили исследование в Восточной Украине, там основная точка напряжения была в том, что маршрутки обязаны перевозить льготников бесплатно. На этой почве в салонах постоянно возникали конфликты, а люди переживали их по-разному. Те, у кого было на что отвлечься, быстро забывали — не потому, что меньше пережили в момент самого конфликта, но потому, что, отвлёкшись, они перестали существовать в салоне, а начали жить в социальной сети, СМС или в плеере.

— Получается, гаджеты нивелируют конфликтность?

—Вовсе нет. Более того: они могут и сами служить причиной конфликта. Как пример: незнакомцы заглядывают вам в планшет, чтобы узнать, что за фильм вы смотрите. Как выяснилось, многие или встречают, или сами испытывают напряжение в этой ситуации. Хотя, с другой стороны, из интервью в интервью у нас кочевал такой сюжет: я не против, чтобы мне смотрели в книжку или в планшет — я читаю классику, прикольно, если увидят это. Но, думаю, если я сам подгляжу в чужой планшет — человек обидится. Когда я подглядываю, возникает напряжение, человек отворачивается.

— Сестра недавно рассказала такую историю: она в метро читала «Музпросвет» Андрея Горохова, там в какой-то момент идёт речь о музыкальной группе — и длинный перечень наркотиков, которые употребляли музыканты. И тут она заметила, что страницу с интересом рассматривает мужчина лет 50, сидящий рядом. Сестра уже думала, начать ли напрягаться, но он вдруг спросил: «Извините, пожалуйста, а где можно купить эту книгу?»

— Так вот, продолжая тему про гаджеты. Человеческое внимание ограничено, оно быстро переключается — и портативные устройства способствуют тому, что внимание переключается ещё быстрее, люди отвыкают удерживать внимание на одном объекте в течение долгого периода времени. За примером не надо далеко ходить — это ваш лэптоп с миллионом открытых вкладок, между которыми вы перемещаетесь. Характерный для современных молодых людей симптом — мультитаскинг, выполнение нескольких задач, ещё это называют заппингом — быстрое бесцельное переключение каналов.

Нас интересовали побочные эффекты. Оказалось, что метро выступает средством от мультитаскинга и заппинга, потому что возможности там ограничены. В смартфоне, в отличие от ноутбука, вы можете открыть вкладки четыре. В итоге на кольцевой линии Московского метро люди готовятся к экзаменам, или дочитывают главу какой-нибудь книги, или, если у них есть телефон с 3G и скайпом, срочно додиктовывают своё эссе сестре, чтобы та отправила его в университет по интернету. Это студенческие истории людей, которые хорошо освоили технологии и могут осознавать, что им даёт отсутствие доступа к ним. Нет 3G в метро? Хорошо, это время можно использовать по-своему.

У Оксаны Запорожец (одна из руководительниц проекта; сейчас в исследовании задействованы четыре человека, помимо Андрея и Оксаны, это Екатерина Лапина-Кратасюк и Анна Желнина. — Прим. ред.) как раз была серия интервью с пользователями метро. И ей многие информанты говорили: «Метро — это единственное место, где я могу отдохнуть, потому что мобильный телефон здесь не работает, меня никто не может достать, я наслаждаюсь этим временем». Постоянное пребывание онлайн может давить на человека. Оксана провела две серии интервью — в Казани и в Москве. То есть, с одной стороны, она опрашивала людей, которые выросли с метро, — это коренные москвичи, а с другой стороны — казанцев, у которых интересовалась, каково было жить без метро и что изменилось, когда метро появилось. Она не просто так выбрала эти два кейса, а потому что они радикально отличаются: Москва — это самый первый метрополитен, Казань — единственный, открытый после распада СССР. Люди очень много рассказывали о том, что в советское время метро было футуристическим символом прогресса. В интервью постоянно всплывают эскалаторы как технология будущего. Потом появились торговые центры, и к эскалаторам привыкли. Выяснилось, что метро — с его архаичной архитектурой, с вагонами, которые мало изменились — из технологии будущего превратилось чуть ли не в музей. Именно в метро люди оказываются в той давке, к которой они привыкли в советское время. В наземном транспорте зачастую можно свободно доезжать до работы.

Нахождение в метро кардинально отличается от нахождения в автобусе, потому что в автобусе есть окно и в него можно смотреть, слушать музыку, но невозможно читать: укачивает

— Твоя часть исследования ведь тоже про транспорт?

— Да, мой модуль — о том, какова роль беспроводных устройств и цифровых технологий в пассажирских практиках, в том, как люди проводят и ощущают время в пути и на остановках. Я просил людей вести дневники: кто-то вёл при помощи мобильного приложения (для айфона и Android), кто-то — на бумаге. Мы ожидали, что мобильное приложение — это менее скучно и хлопотно, чем бумажный дневник. Всё автоматизировано, пиши не хочу. Куда там! Люди писали в дневники больше, чем в приложения. Тут, видимо, сработала человеческая привычка — в том смысле, что мы привыкли писать тексты большего объёма ручкой на бумаге: конспекты лекций, домашние задания...

— Это очень странно. А каков был возраст участников исследования?

— Это то поколение, для которого вполне обычно иметь полный набор цифровых устройств: от 20 до 40 с небольшим лет. Но корреляции между возрастом и тем, кто насколько дигитализирован, нет. У нас были люди моложе 30 с очень простым телефоном, были молодые люди со смартфоном, которые вели записи в бумажном дневнике.

— Но ведь сейчас даже на лекциях в вузах значительная часть аудитории сидит с ноутбуками.

— Да, но даже это поколение в школе всё ещё писало ручкой. Мы, видимо, пребываем в том моменте, когда у молодых людей ещё есть доцифровой опыт письма от руки. Я у всех спрашивал персональную историю приобретения цифровых устройств: у большинства телефон появился в возрасте 13—14 лет, плеер — чуть раньше или чуть позже, планшеты, лэптопы — 6—7 лет назад.

Метро от наземного транспорта, как выяснилось, отличается возможностями, которые там появляются у человека. Я просил информантов классифицировать периоды времени, которые они проводят в транспорте, и самый очевидный способ это сделать — разделить автобус, трамвай, метро. Потом одна информантка мне объяснила, что для неё, действительно, нахождение в метро кардинально отличается от нахождения в автобусе, потому что в автобусе есть окно и в него можно смотреть, слушать музыку, но там невозможно читать: укачивает.

— О, знакомая история.

— Таким образом, поездка в наземном транспорте оказывается временем отдыха и смотрения на город. Метро же — то место, где, наоборот, в наушниках слушать что-либо неудобно, потому что слишком шумно, за окном ничего нет — скучно, но это хорошее место, чтобы почитать или поработать. И эта информантка по дороге на работу читает что-нибудь по профессии, по дороге с работы — что-нибудь художественное. Получилось, что для неё метро — это не просто транспорт, но и занятие, рабочая обстановка.

Что ещё выяснили в рамках исследования: это то, как меняется отношение к автомобилю у людей, осваивающих технологии. Автомобиль начинает быть необычным местом, и вождение — необычным видом активности, потому что оно требует концентрации. Мы же привыкли делать несколько дел одновременно.

— Были какие-то исследования в прошлом, исходя из которых можно сделать вывод, что отношение к автомобилизму поменялось?

— Была этнография, которая говорила о том, что люди менее активно использовали время в общественном транспорте. Как водитель авто был сосредоточен на вождении машины, так и пассажир был прикован к своему состоянию — ехать в транспорте и ждать. Даже такой классический способ скоротать время в пути, как чтение книги, требует дополнительного пространства — намного большего, чем, например, смартфон. Многие говорят: «Мне бы купить автомобиль, но не как средство передвижения: на работу сподручнее ездить на общественном транспорте». Про автомобиль многие говорят как про возможность попутешествовать или выехать с друзьями за город — то есть что-то нерутинное. Интересно, что будет дальше. Российская культура известна как очень автомобильная, все стремятся приобрести машину, готовы скорее стоять в пробке, чем ехать в давке — в этом большое отличие от Европы.

— Может, это потому, что вы опрашивали категорических противников автомобилизма?

— Нет, у нас были и те, кто говорили: «Я очень хорошо отношусь к авто и хочу его приобрести». Были информанты, которые сами водят. У одной москвички есть авто, но на учёбу и работу она ездит на общественном транспорте, а машину использует, чтобы ездить на дачу.

— Расскажи про ту часть исследования, за которую отвечает Анна Желнина: там же речь совсем не про транспорт.

— Аня интересовалась — и до, и в ходе проекта — городским активизмом. Её интересовало такое явление, как civic media, — интернет-платформы, которые позволяют жителям решать проблемы благоустройства самого разного рода, от кучи мусора во дворе до ремонта дома. Это такие проекты, как «Красивый Петербург», «Партизанинг». Она решила составить базу подобных проектов, посмотреть, как они менялись со временем, к чему пришли, кем и как используются. В её случае получилось, что эти платформы не помогают укрепить местное — соседское — сообщество, а скорее помогают людям со схожими интересами найти друг друга и объединиться виртуально. Люди начинают проекты, высказывают идеи, появляются красивые буклеты. Потом ресурс начинают использовать местные политики, которые хотят баллотироваться на муниципальном уровне. Часто основная масса активности так и остаётся онлайн.

— А какой-то глобальный вывод в ходе исследования будет сделан? Ну, например: «Гаджеты способствуют построению гражданского общества».

— Екатерина Лапина-Кратасюк, обозревая бесконечную литературу про дигитализацию, выделяет «цифровых оптимистов» и «цифровых пессимистов». Оптимисты — те, кто говорят, что с приходом интернета будет всем прямая демократия, партисипаторность, непосредственное участие в принятии решений, осуществление воли масс. А цифровые пессимисты — те, кто говорят, что основной эффект от дигитализации — новые возможности контроля сверху, новые прозрачность и уязвимость, отчуждение интеллектуальной собственности от обладателя, потому что весь контент загружается онлайн, очень много чего находится в сети и больше нигде. Мы слушаем музыку «ВКонтакте» или на SoundCloud и Bandcamp, то же с интеллектуальным контентом: статьи пишут онлайн, статистику собирают онлайн, всё хранится на облачных сервисах. Екатерина относит себя к цифровым реалистам и говорит о том, что ещё рано говорить об эффектах, потому что дигитализация нелинейна и не повсеместна.

Честность, добросовестность и исполнительность начинают играть большую роль, поскольку именно от человека зависит организация рабочего времени

Люди используют не все возможности по оцифровыванию. Для людей скорее важно иметь выбор, перевожу ли я в цифровой формат ту или иную часть своей повседневности. Если выбора нет, человек ощущает стресс. Многие, имея возможность работать в транспорте или купить планшет, не делают этого, поскольку начинают понимать преимущества бумажной книги или разглядывания людей в том же метро. Например, одна информантка говорила, что она вроде бы и работает с людьми, но общается с ними в основном через компьютер. При этом она социальный психолог. И в транспорте или на остановке эта женщина рада ответить кому-нибудь на вопрос или на просьбу или просто порассматривать людей, поскольку для неё это единственный способ аналогового, ни к чему не обязывающего общения.

— А есть ли такой вывод, что чем больше гаджетов у горожан — тем меньше живого общения?

— Нет. Даже соцсети часто используют как инструмент, позволяющий эффективнее договориться о встрече офлайн. Или просто начать общаться с теми людьми, с которыми иначе вы бы никогда не встретились. Переписка не замещает физического общения. Люди проявляют чувствительность и различают общение онлайн и офлайн — не то что бы у нас горожане такие глупые и не видят разницу. Общественная смекалка развивается вместе технологиями.

— Меня заинтересовало то, что ты говорил про мобильность и стыд: когда некоторые информанты признавались, что чувствуют себя виноватыми, когда не отвечают на рабочую почту в нерабочее время, хотя у них есть для этого все возможности — тот же смартфон с интернетом. Расскажи про это подробнее.

— Рабочее название этого явления «синдром постоянного нахождения онлайн». Поскольку всё больше людей переходят на гибкий график или частично работают из дома, всё чаще ездят в командировки, увеличивается доля рабочих задач, которые можно выполнить вне пределов офиса. Соответственно, граница между офисом и домом стирается, а также иногда стирается и граница между работой и досугом. Формальным правилам — ты отвечаешь на рабочий имейл, только если сидишь в офисе, — всё сложнее следовать. Допустим, ты в пути, но можешь ответить на деловое письмо. Вопрос: дорога — это рабочее время или нет? Если личное время по пути на работу ты используешь для того, чтобы выполнить трудовые задачи, имеешь ли ты право «откусить» эти 30—40 минут от рабочего дня в офисе?

Наши информанты по-разному для себя решали эти вопросы. Кто-то изобретает чёткие критерии, чтобы понимать, когда он должен или не должен отвечать на рабочую почту или звонки. Кто-то отвечает и в выходные, и ночью. Некоторым удобно разделить работу не на две части, а на четыре-пять, а между ними — маленькие периоды досуга, и тогда рабочий день длится с девяти утра до двух ночи, но при этом человек делает не один перерыв, а четыре. Отрегулировать это формально всё сложнее. Честность, добросовестность и исполнительность начинают играть большую роль, поскольку именно от человека зависит организация рабочего времени.

— Если говорить о маклюэновском the medium is the messege, ты заметил какие-нибудь тенденции в использовании соцсетей и гаджетов? Ну, например, лично я использую «ВКонтакте» исключительно для работы, а Facebook — скорее для души. Есть ли какие-то закономерности?

— Ну, выводы из серии «пользователи Apple обычно сидят в Facebook, а с Android уходят „ВКонтакте“» не можем ни подтвердить, ни опровергнуть. Меня скорее удивило то, что, по рассказам, корреляция соцсетей с работой и досугом варьировалась до прямо противоположного. Для кого-то Facebook — работа, а «ВКонтакте» — досуг, для кого-то — ровно наоборот.

Мы заметили другую интересную вещь, она связана с тем, как Wi-Fi проникает в московское и петербургское метро. В Петербурге Wi-Fi работает на станциях, а в Москве, наоборот, в поездах — выяснилось, что петербуржцы доезжают до станции, открывают вкладку и дальше читают, а москвичи серфят, скачут по линкам, пока едут в метро, а потом на станции страдают. Петербуржцы, в отличие от москвичей, наблюдают за пассажирами в основном в вагоне метро — а на станциях вообще мало пережидают время. Да и назначать встречу в центре зала — это московская культурная привычка.

— Повлияли ли гаджеты на то, что люди стали читать меньше книг? Мы недавно публиковали данные ВЦИОМ, согласно которым 36 % россиян практически не читают литературу — так нам читатели сразу прокомментировали это в том духе, что, мол, бумажные книги, может, и потеряли популярность — зато многие перешли на электронные книги и планшеты.

— Действительно, в нескольких случаях люди сказали нам, что с появлением смартфона они начали меньше читать. Но были прямо противоположные истории, когда людям было влом таскать с собой книжку, а тут появляется электронная читалка, которая в пять раз легче, в неё можно закачать сразу много книг. Есть история человека, переехавшего в Петербург из города, где она почти не пользовалась метро, здесь же она купила читалку — для неё это стало важной частью повседневности, она стала намного больше читать. Были в исследовании люди, которые читают литературу со смартфона. Так, одна из наших информанток с маленького экрана прочитала большую работу Энгельса — по учебной нужде. Нет ничего однозначного: медиа совсем не обязательно диктуют людям, что делать.

Оставить комментарий

Ваш комментарий будет опубликован после модерации.